где найдёшь - где потеряешь.
Рассказ.
Армейские койки слегка скрипели под массой послеобеденного тела солдата, а точнее дедушки. Вован задрал одну ногу на спинку кровати, а другую свесил с тёмно-синего аккуратно заправленного духами одеяла. Рядом, на добротном армейском, а в силу того неприспособленном для длительного просиживания армейского обмундирования, сидел дух Сиплюшка.
Такая кличка приклеилась к Андрею, когда его под бурные аплодисменты дедушек огрели подушкой, и на резко оборванном пробуждении вылетел его свистящий возглас: си…пл…люшь. В принципе, такое прозвище чем-то даже походило на снисходительно-ласкательное отношение к нему сослуживцев, что, однако, в свою очередь приносило ему и множество шишек и излишне напрягало и без того тяжкий жизненный путь.
На стуле было неудобно сидеть, тощие кости таза ещё не превратились в отъетый зад, опять же в силу его, Андреева статуса в роте Материального обеспечения.
Андрюха постоянно пытался сменить позу и хоть как-то поудобнее устроиться на узкой табуретке. Хотелось отдохнуть, да и ноги гудели от рабовладельческих поручений вышестоящих дедушек, а в данный момент нижележащего и вышезапухающего Вована.
Вован достал одну из заложенных за голову рук и неспешным, ленивым движением поправил местоположение зубочистка в своей оральной полости, обильно наполненной остатками ещё непрожеванного и застрявшего в расщелинах зубов мяса.
Взор его был направлен в потолок армейской казармы, покрытый выщербленной побелкой и серыми разводами пыли. Потолок представлял собой фон, перед которым Вован рисовал жизнерадостные картины дембеля и жизни на гражданке, а также форменно-приятные округлости девушек с глянцевых фотографий обложек журнала, завалявшегося под его подушкой.
В один из таких моментов какая-то не обрисованная в его сознании мысль заставила Вову прервать своё путешествие в мир фантазий и грёз и как-то незадачливо оторвать свой взор от потолка. Мысли начали рваться и цепляться за ум, каждая стремилась прикинуться наиболее важной, но пришлось махом отбросить их потасовку и взглянуть в окно, закрытое чёрно-глянцевым сапогом и частью кровати. Взгляд, словно через рамку в хромированной оправе дужек кровати, проник дальше к зелёным деревьям за окном и розовато-желтым домам где-то там за границами армейского забора и той жизни, в которой он был вынужден хоть и более-менее благоприятно, но всё же проводить свои молодые, незаполненные гражданскими проблемами будни.
Через минут семь он оторвал свой взор от созерцания пустоты и жалостливо-виноватыми мыслями, вовсе не отразившимися ни на его лице, ни в его голосе, и словно пытающимися оправдаться перед самим собой, посмотрел на Сиплюшку. Вове захотелось хоть каким-то образом поделиться своим широким чувством с этим существом, захотелось душевного и человеческого.
- Сиплюшка, сколько?
Андрей спохватился и виновато стал метаться глазами, подсчитывая в уме количество дней до дембеля дедушки, но из-за неожиданности и сконфуженности не мог вспомнить, какое сегодня число, поэтому и не был уверен в итоговом ответе.
- Шестьдесят семь, - виновато, но чеканно проскрипел он.
- Молодец, шаришь, Сиплюх…
Но тут Вован спохватился и, слегка растягивая и как бы хлопая своим голосом собеседнику по плечу, произнёс:
- Э…э…э, Сиплюшка, да я не про то, я это… Ты сколько уже служишь?
Андрей настороженно, словно проверяя, что удумал и чем решил озадачить его дед, тихо и успокаивающе произнёс:
-Да вот, третий месяц пошел, мотать да мотать срок.
- Не мотать, а служить! - снисходительно-похвальным тоном сказал Вова.
- Ну да, служить, - печально сказал он и взором своим, потупленным в пол, ответил на внимание вышележащего.
Вован резким движением скинул ногу с кровати, подпёр под бок пухлую подушку и закинул ноги на соседнюю койку, затем, спохватившись, убрал с Андрюхиной кровати и, кивая головой в сторону смятой его сапогом окантовки одеяла, житейским тоном сказал:
- Да ладно, садись …МОЖНО.
Неутешный взгляд, принадлежащий тощему телу с обритой и плохо отрастающим ежиком волос головой, (словно болванка с грубым лицом, на котором прорисовывались фингалы от бессонных ночей и воспитательной работы, внутри которых безжизненно торчали белки глаз и тёмные зрачки, наполненные не жизнью, а отчаянием и безысходностью), задержался на глянцевом журнале, выскочившем из-под подушки, но, спохватившись и на пару секунд задержавшись, ринулся дальше к губам дедушки.
- Что, интересуешься? - уловив его взгляд, сказал Вован.
- Да нет…
- На, полистай.
Листать журнал было опасно, поскольку можно было схлопотать по чайнику, это было известно из собственного опыта, это могло оказаться одним из испытаний или просто технологией издевательства и мотивом лишний раз праведно получить удар кулаком в солнечное сплетение и без того превратившееся в огромный синяк, постоянно означающийся болью под пуговицами армейской гимнастёрки, и правильно, надо было пуговицу срезать, меньше болело бы, но за это тоже можно схлопотать, уж лучше так, как есть.
Взяв журнал, положил рядом с бедром и покорно уставился на дедушку.
Бить его, видно, не собирались, и напрягать поручениями скорей всего тоже, но расслабляться было опасно. Какие-то эмоции и мысли неожиданно возникли в его голове и он, удивляясь своей наглости и безрассудности, взглянул Вове в глаза и спросил:
- Можно спросить?
Видно было, что попал в точку, и разговор переходил в личное не формальное на время человеческое русло.
- Валяй…
- А почему тебя кличут Вован? И ещё я слышал, тебя как-то зовут ещё, э…э…
- Это всё брехня,- резко оборвал его дед, но, успокоившись и вспомнив, что разговор по душам, успокоился и стал припоминать то, что было из другой, не этой жизни, то, что было, когда он был «молодым».
-Да был как-то случай, - расфокусировав взгляд и что-то припоминая, сказал Вова. Видно было, что воспоминания давались ему тяжело, словно что-то забытое и почти канувшее в лету, словно то, чего и не было почти, так, байки от «дедушки».
Разговор завязался, и Вован начал свою историю.
В далёкие времена, давным-давно, отсюда не видно. Был я молод и глуп и не видал больших залуп. И была у меня, брат, совсем другая жизнь. Да, тяжело было. Это не те времена были. И нас гоняли и мотали не то что вас, а по-настоящему. И были бессонные ночи и застройки по ночам, и друзья погибали от остановки сердца, и сапогами нас давили, и очки заставляли драить и… Да мало ли, сейчас и не припомнишь.
Ну да, ну вот, и как-то дали мне дедушки задание. Говорят, доебись к столбу. Вон видишь, за мной столб. Ага, он самый. Вот поэтому это моё место с тех пор, моя койка…
Вова замолчал и надолго задумался.
Потом, видать, вспомнил, что рядом Сиплюшка сидит, и продолжил своё повествование.
Ну да, сказали, доебись до столба.
Андрей заметил неловкость ситуации и решил, что в этот раз всё же можно спросить, как бы для поддержания разговора.
- А ты что?
- Ну, я и доебался.
Был у меня дед Серёга Давыдов.
Ну, настоящий Давыдов, в общем.
Я вот там стою, на взлётке, ну, как обычно. А тут он ржет, глядя на меня и на столб, на столб и на меня, смотрит и говорит:
-До столба! Быстро, - говорит,- время пошло, зёма.
Я начинаю соображать, ну вот мол, надо же как-то спровоцировать столб, чтоб он начал меня избивать. Или, по крайней мере, попытался.
Ну, а столб он и есть столб.
Можно, конечно, башкой об него долбануться, но понимаю, дедушки не поймут, видно что-то другое необходимо выполнить.
А выхода у солдата нет, выполняй, приказ есть приказ. Приказал дедушка, значит, расшибись, но исполняй, дедушка-это тебе не капитан и не майор, и не комдив, те что, тебя только на губу могут посадить, а дедушка может и инвалида из тебя сделать. Так что шарить надо, иначе кранты…
Ну, вижу мозгами надо, мозгами.
Я и представил себе, что это не столб, а человек. Ну, к человеку тоже не доебёшься просто так, надо злость на него испытывать что ли. А мне-то на кого злиться? Только на вот этого Давыдова. Соображаю, к Давыду не доебёшься, он же дед, ну так это же столб, а не дед, значит, можно, понимаю.
Ну да... Вот я и начал к этому Давыду, погоди, нет, то есть к этому столбу доё…
Вижу, стоит он, лыбится, а духам не положено лыбу давить, что это за дух тогда. Я его и толкаю: ты чё, душара, вообще страх потерял?
Ну, вижу, он ноль по фазе, все равно смотрит на меня. Ржет.
Вова увлёкся рассказом и совершенно перестал замечать всё вокруг, он как бы оказался в том времени снова. Он снова стоял возле столба и собирался избить духа. ДУХА СЕРГЕЯ ДАВЫДОВА. Его практически не было рядом с Сиплюхой, иначе он бы смог заметить тот огонёк и неподдельный интерес, который появился у Андрея в глазах.
Ну, я его толкаю, и сапогом его по фанере, а он все равно, хоть ты его из пулемёта. Такое нельзя же было стерпеть, я ведь дед, а он кто, лошара-душара. Я его по морде, по морде. А он мне: имел я тебя, знаешь где. А я его за шкирку: ты чё, я тебя счас урою, ни мама, ни папа, ни замполит тебя не спасут. А он все равно смеётся. Я его по почкам, я его лобэшником по мордасам. Вижу, уже улыбка сползла. Но надо же его проучить. Я ему и кричу, а сам его кулаком по морде, ну что, сука Серёга, ну что, Давыдов дебил …
Я его всё мешу и мешу, ну, столб в смысле.
Тут мне ребята моего годка кричат:
- Вовчик, успокойся!
А я не слышу.
Тут смотрю, меня Серёга за руки оттягивает и говорит, знаешь, так говорит, как с равным, так спокойно. Говорит: Вован, да ладно, чёрт с ним, успокойся, Вован, всё хорошо, мы с ним разберёмся. Ну, я и понимаю, а ведь действительно разберутся. Серёга он такой. Я и вижу, он так тихо смотрит на меня, а я ему. Ну, Серёга, понимаешь, ну как это так, нельзя же так. А он говорит: Вован, Вован, пошли водки ****ём…
Мы и пошли. Выпили…с Серёгой…
Вован как-то успокоился, притих. Видно было, вспоминает что-то приятное, как друзья вспоминают пережитое вместе когда-то давно и не здесь. Взгляд его потупился, он уставился в одну точку. Но что- то его вернуло из мира прошлого, он даже не сразу понял.
Это было как озарение: только что он был там, в прошлом, вместе с Серёгой пил водку, разговаривал о жизни, и вдруг он оказался в другом мире. Он сидел на кровати, он знал, рядом, где-то рядом, Сиплюшка.
Он вернулся и поднял глаза.
То, что открылось его взору, было поверхностью армейского стула, летящего с громадной скоростью в его лицо, в его голову.
И этот миг растянулся… Краем своего глаза он видел глаза другого, но уже не Сиплюшки, а Андрея, в них была такая жизнь и власть, в них было такое намерение и уверенность, что в сравнении с ними он был ничтожеством.
И Вова понял, что Он понял.
А Андрюха понял, что Вован тоже понял.
А в следующие доли секунды Вова погрузился в полную темноту и пустоту, в которой уже не было осознания происходящего.
И…
И он потерял сознание.
• Зёма – в армии, синоним дух, тот, кто ниже тебя по статусу.
• Взлётка – в казарме, центральный проход в расположении казармы, обычно предназначен для того, чтобы его пидорить, то есть скоблить бритвами, но частично его предназначение, как плацдарм для пыток и физических наказаний.
• Дух – низшая ступень в рабовладельческой системе.
• Дед - высшая ступень в рабовладельческой системе.
• Схлопотать по чайнику - получить удар по голове или, возможно, по фанере, то есть в область солнечного сплетения - основная зона для удара дедушки.
• Койка - для духа место для кратковременного сна, но в основном место для пыток, к примеру, сушить крокодилов (висеть над кроватью до тех пор, пока тебя не начнут бить).
• Шаришь - обращение вышестоящего к духу, означает, что в ближайшее время по чайнику не схлопочешь.
• Сколько - обращение к духу, означает, что тебя собираются избить, если не скажешь, сколько осталось служить деду до дембеля, обычно дух ведёт календарь и постоянно его уточняет во избежание неприятной ситуации.
• Доебись – обращение к духу, означает, тебя будут бить, если ты не выполнишь требование к самопроизвольному провоцированию твоего избиения, то есть тебя все равно будут бить.
• Застройка - комплексное систематическое избиение солдат низшего призыва, то есть духов.
Сергей Чеклов
Комментариев нет:
Отправить комментарий
Примечание. Отправлять комментарии могут только участники этого блога.